БАЙЕР (Bayer) Готлиб (Теофил) Зигфрид , немецкий и российский историк, филолог. Из протестантской семьи, бежавшей из Венгрии вследствие религиозных гонений. Учился в Кёнигсберге в «Коллегиум Фридерицианум» («Collegium Fridericianum») (до 1709) и университете (1710-15). Владел 8 древними

и восточными языками, в том числе латынью, греческим, древнееврейским, китайским, арабским. Магистр Лейпцигского университета (1717). В Кёнигсберге читал лекции по античной литературе в университете (с 1717), был библиотекарем городской («альтштадтской») библиотеки (с 1718), проректором школы при кафедральном соборе (с 1721). В 1725 году по предложению Х. Гольдбаха приглашён в Петербургскую Академию Наук в качестве историка (прибыл в Санкт-Петербург в 1726); ординарный академик по кафедре «древностей и восточных языков». Был первым в России историком, для которого научные занятия являлись основной областью профессиональной деятельности. 1(12).8.1726 произнёс речь на латинском языке в честь императрицы Екатерины I, ставшую, по мнению теоретика немецкого классицизма И. К. Готшеда, одним из образцов ораторского искусства 18 века. Обратил на себя внимание Феофана Прокоповича, который пригласил Байера преподавать в открытой им у себя в доме первой в России семинарии. С 1727 года инспектор гимназии при АН. Участвовал в создании проектов академического устава, добивался сближения системы управления и функций Петербургской Академии Наук с устройством и целями немецких университетов. В 1737 году подал в отставку из-за конфликта с И. Д. Шумахером, принял решение вернуться в Пруссию, но скончался от горячки. Рукописи Байера переданы его вдовой в Академию наук.

Байер - автор работ по филологии восточных языков, древней истории и исторической географии. Занимался вопросами происхождения и последующей судьбы народов, упоминавшихся в античных источниках, в том числе скифов, сарматов, киммерийцев и так далее («О начатке и древних пребывалищах скифов», 1728; «О местоположении Скифии», 1728; «О стене Кавказской», 1728). Подходил к изучению русской истории как специалист в области классических древностей, с позиций филологической критики древних источников, впервые привлёк византийский и скандинавский источники по истории Древней Руси. Байеру принадлежат первые работы по исторической географии Древней Руси: «Geographia Russica ex Constantino Porphirogeneto» («Русская география по Константину Багрянородному»), «Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus» («География Руси по данным северных писателей»), Наиболее значимые труды Байера - «De varagis» («О варягах», 1732), «De russorim prima expeditione Constantinopolitana» («О первом походе руссов на Константинополь», 1734) и «Origines Russicae» («О происхождении Руси», 1736). С последней работой традиционно связывается возникновение так называемой норманнской теории происхождения российского государства, развитой затем Г. Ф. Миллером. В частности, Байеру принадлежит утверждение о варяжском происхождении слова «русь». Труды Байера подверглись критике «антинорманистов» (впервые - со стороны М. В. Ломоносова), которые указывали на неудачную символическую этимологию имён в работах Г.З. Байера.

Лит.: Пекарский П. П. История Академии наук в Санкт-Петербурге. СПб., 1870. Т. 1 ; Пештич С. Л. Русская историография XVIII век Л., 1961. Ч. 1 ; Карпеев Э. П. Г. З. Байер и истоки норманской теории // Первые Скандинавские чтения: Этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб., 1997; Шанский Д.Н. Запальчивая полемика: Г.Ф. Миллер, Г. 3. Байер и М. В. Ломоносов // Историки России. XVIII - начало XX век М., 1996.

По об-щепри-нято-му мне-нию Гот-либ Зиг-фрид Бай-ер счи-та-ет-ся ос-но-вопо-лож-ни-ком не-мец-ко-го нор-ма-низ-ма. Имен-но он всег-да упо-мина-ет-ся как пер-вый ис-сле-дова-тель ва-ряго-рус-ской проб-ле-мы в боль-шинс-тве сов-ре-мен-ной ли-тера-туры. В за-виси-мос-ти от по-зиции то-го или ино-го ав-то-ра за-висит и от-но-шение к Бай-еру. Дей-стви-тель-но, этот не-мец-кий ака-демик ос-та-вил за-мет-ный ис-то-ри-ог-ра-фичес-кий след в изу-чении ва-ряго-рус-ско-го воп-ро-са.

Бай-ер на-чал с пе-рес-ка-за На-чаль-ной ле-топи-си об из-гна-нии и пос-ле-ду-ющем приг-ла-шении ва-рягов, вкрат-це из-ла-гая ле-топис-ную ле-ген-ду.

«От на-чала Рус-сы, или Рос-си-яне вла-дете-лей Ва-рягов име-ли… По се-му час-то о Ва-рягах упо-мина-ет-ся в Рус-ских ле-топис-цах…».

Од-на-ко проб-ле-ма сос-то-яла в том, кем бы-ли ле-топис-ные ва-ряги и где они жи-ли из-на-чаль-но. Как уже от-ме-чалось, не-кото-рые ав-то-ры, пред-шес-твен-ни-ки Бай-ера, на-чиная с эпо-хи Ива-на Гроз-но-го, вы-води-ли ва-рягов из Прус-сии. Имен-но по-это-му Бай-ер кри-тико-вал вер-сию ро-дос-ловной рос-сий-ско-го пра-вяще-го до-ма от рим-ско-го им-пе-рато-ра Ав-густа. Од-на-ко в пер-вой по-лови-не XVIII ве-ка был впол-не оче-виден вы-мысел этой ро-дос-ловной ле-ген-ды, со-чинён-ной мос-ков-ски-ми по-лити-ками. Здесь Бай-ер «бил-ся с мель-ни-цами», до-казы-вая на-думан-ность вер-сии, фан-тастич-ность ко-торой и не ос-па-рива-лась.

Даль-ней-шая ло-гика бай-еров-ских рас-сужде-ний бы-ла чрез-вы-чай-но прос-та. Упо-мяну-тых в ле-топи-си ва-рягов он приз-нал скан-ди-нава-ми, из че-го сле-дова-ло, что ос-но-вате-лем кня-жес-кой ди-нас-тии Древ-не-рус-ско-го го-сударс-тва был ва-ряж-ский (то есть нор-манн-ский) князь (ко-нунг) Рю-рик, ко-торый прип-лыл с дру-жиной по приг-ла-шению сла-вян-ских пос-лов. И пос-ле это-го наз-ва-ние Русь пе-реш-ло на вос-точных сла-вян.

Прав-да, Бай-ер при-водил в под-твержде-ние сво-ей те-ории не-кото-рые ар-гу-мен-ты. Он пер-вым об-ра-тил вни-мание на со-об-ще-ние Бер-тин-ских ан-на-лов о пос-лах «на-рода Рос» в Ин-гель-гей-ме при дво-ре Лю-дови-ка. Для не-го бы-ло важ-но, преж-де все-го, упо-мина-ние в од-ном ис-точни-ке ру-сов и све-онов, под ко-торы-ми он по-нимал шве-дов. Не-мец-ко-го ака-деми-ка вов-се не сму-тило то об-сто-ятель-ство, что ав-тор Бер-тин-ских ан-на-лов раз-де-лял эти два на-рода.

Ва-ряга-ми, по мне-нию Бай-ера, на Ру-си на-зыва-ли шве-дов, гот-лан-дцев, нор-вежцев и дат-чан. В «до-каза-тель-ство» он при-водит «скан-ди-нав-ские» име-на ва-рягов, ко-вер-кая их по собс-твен-но-му ус-мотре-нию так, что имя Свя-тос-лав, нап-ри-мер, по-луча-лось про-из-водным от швед-ско-го Свен со сла-вян-ским окон-ча-ни-ем «сла-ва». Рус-ско-го язы-ка Бай-ер не знал.

Та-кой бы-ла пер-во-началь-ная на-уч-ная ос-но-ва нор-ма-низ-ма, ко-торая не мог-ла быть дос-то-вер-но под-твержде-на да-же в пер-вой по-лови-не XVIII ве-ка, ис-поль-зуя весь ком-плекс из-вес-тных на то вре-мя дан-ных. Но ос-но-выва-лась на сом-ни-тель-ных во всех от-но-шени-ях швед-ских ис-точни-ках и на-уч-ном не-вежес-тве, под-креп-лённым по-лити-чес-ким ин-те-ресом. В на-уч-ном от-но-шении кон-цепция Бай-ера пред-став-ля-ет-ся со-вер-шенно не-логич-ной на том фо-не, ко-торый су-щес-тво-вал в тог-дашней не-мец-кой ис-то-ричес-кой на-уке.

Байер, Готлиб Зигфрид

Филолог, ориенталист и историк. Род. 6-го января 1694 г. в Кенигсберге. С 3-го декабря 1725 г. занимал кафедру древностей и восточных языков в петербургской академии наук и заведовал одно время академической гимназией. Ум. 10-го февраля 1738 г. в Петербурге. Отец его, бедный живописец, поселился в Кенигсберге, после того как бежал из Венгрии, спасаясь от преследования за религиозные взгляды. Первоначальное воспитание Готлиб-Зигфрид Байр получил в одной из кенигсбергских школ, где, между прочим, понуждаемый бедностью, писал за своих более богатых товарищей латинские упражнения и для этого изменял выражения, употребляемые им в своих собственных работах. Это было для него, как он сам говорит, полезным упражнением "ad copiam verborum acquirendam". Дальнейшее его учение в кенигсбергской фридриховой коллегии (collegium Frideri cianum) под руководством способного и широко образованного для того времени преподавателя возбудило в нем интерес к чтению латинских классиков, так что скоро Байер стал выделяться своим искусством писать по-латыни под немецкую диктовку. "Чрез это, говорит он, я отвык мало-помалу мыслить по-немецки и начал думать по-латыни, когда писал". Эти познания в латинском языке пригодились Байеру, когда он поступил в кенигсбергский университет (1710 г.). С этого времени в нем развивается любовь к истории, литературе; он посещает усердно различные библиотеки, и мало-помалу из него вырабатывается типичный немецкий ученый-специалист начала ХVIIІ в., отличающийся огромною начитанностью, не придающий большого значения методу, интересующийся вопросом тем больше, чем к более древним временам этот вопрос относится. Любовь к научным занятиям не уменьшается в Байере и тогда, когда ему пришлось тяжелым трудом самому зарабатывать себе кусок хлеба: он получил место учителя в низшем классе фридриховой коллегии, где ему приходилось заниматься по семи часов в день более, чем с 150-ю учениками. В это время он начинает изучение еврейской библии, и таким образом вступает в новую сферу науки - в восточные древности. Знание еврейского языка помогло ему в изучении других семитических языков, а изучение этих языков привело его к знакомству с историей Востока; чтение Сансонова описания Азии впервые обратило его внимание на Китай, языку которого он также посвящал немало времени. Усиленные научные занятия расстроили здоровье Байера, и в 1714 г. он предпринял небольшое путешествие в Данциг; однако и здесь ученая ревность взяла свое. В Данциге он изучил Corpus Byzantinum, знание которого ему было впоследствии так полезно при его занятиях древнейшей русской историей, и с которым он был знаком лучше всех других русских историков XVIII века, исключая разве Стриттера. По возвращении в Кенигсберг, Байер получил от кенигсбергского магистрата стипендию для ученого путешествия по Германии; это путешествие продолжалось до 1717 г., и во время его Байер посетил Берлин, Галле, Лейпциг, Виттенберг и Иену. Эго путешествие, опять-таки, помогло Байеру расширить свои познания по восточным древностям. В Берлине он сошелся с ученым ориенталистом Лакрозом, начавшим также заниматься китайским языком и устроившим ему доступ в берлинскую библиотеку, в которой Байер познакомился с неизвестными еще ему рукописями о Китае. В Галле он изучал арабский язык под руководством Соломона Ассади, родом из Дамаска; эфиопский - у Михаэлиса, греческую церковную историю - у Гейнекезия. В Лейпциге Байер получил степень магистра, и приготовил каталог восточных рукописей местной городской библиотеки, что помогло ему в занятиях сирийским языком. Кенигсбергский магистрат обещал ему устроить путешествие в Голландию и Англию, но расстроенное здоровье не позволило ему воспользоваться этим предложением. Вернувшись в Кенигсберг, он открыл курс о Гомере, Платоне и Феокрите. Одновременно с этим он занимал административные должности в кенигсбергской кафедральной школе и был сделан библиотекарем альдштатской школы. В это время он начал изучение средневековых и, главным образом, северных писателей. Чтение этих писателей, наряду с изученным ранее Corpus Byzantinum, должно было навести его на мысль, что в русских древностях он может найти много для него интересного. И обстоятельства слагались так, что должны были обратить его внимание на Россию. Во время своего путешествия он познакомился с некоим Родде, который много рассказывал ему о России и сообщил ему тунгусскую и монгольскую азбуки. Как кажется, в Россию влекли Байера не одни научные, но и религиозные интересы. Еще ранее, защищая в Кенигсберге в 1715 г. диссертацию о словах Христа на кресте: "Eli, Eli Lama Asabthani" против Олигура Паули, толковавшего их несогласно с христианским учением, Байер познакомился с Христианом Гольдбахом, бывшим впоследствии также академиком в Петербурге. Гольдбах первый подал ему мысль ехать в Петербург. В 1725 г. академиком Блументростом, хлопотавшим тогда о приглашении в Россию ученых, Байеру была предложена на выбор кафедра или древностей, или восточных языков, или истории, или же звание историографа ее императорского величества. Согласно своим вкусам Байер избрал две первые кафедры, за что и должен был получать по контракту от 3-го декабря 1725 г. 600 рублей в год с казенною квартирою, отоплением и освещением. 6-го февраля 1726 года Байер прибыл в Петербург.

Научная деятельность Байера в его бытность русским академиком является по существу продолжением его более ранних трудов. Его исследования по русской истории за это время касаются тех тем, которые стоят в связи с его изысканиями в области восточных древностей, и русская история интересует его лишь постольку, поскольку она необходима для уяснения этих последних. От истории киммерийцев он переходить к изысканиям в области скифской истории в эпоху Геродота, Александра Великого и Митридата. В более тесной связи с русской историей стоит другой ряд его исследований: о варягах, руссах и русской географии в IX в. Но это, главным образом, результат его занятий над византийскими и скандинавскими источниками; русские летописи он знал только в латинском переводе. В то же время Байер не покидал и своих любимых изысканий в области восточных языков и, главным образом, китайского. В этих занятиях он нашел поддержку в лице вице-канцлера гр. Остермана, библиотека которого заключала в себе многие китайские лексиконы. В это же время Байер вступает в переписку со многими иезуитскими миссионерами. Почти с детскою радостью извещает он Геснера, что имел случай лично видеть и разговаривать с некоторыми лицами из китайского посольства. В Петербурге же изучил Байер, под руководством жившего здесь индейца Зонбара, санскрит. К этому времени относится издание его, Museum Sinicum, которое он посвятил Феофану Прокоповичу. Известно близкое отношение этого просвещенного иерарха к Академии Наук. Байер с большим уважением относился к Прокоповичу, при чем, как кажется, не только уважал его за его образованность, но и интересовался его богословскими взглядами.

Любопытно, что все свои восточные исследования Байер производил, имея официальную обязанность, возложенную на него академией, делать открытия в области греческих и римских древностей. Обстоятельства и внешняя обстановка не благоприятствовали научной деятельности Байера в Петербурге. Ему приходилось выносить много неприятностей от библиотекаря академии Шумахера, который не допускал его даже к описанию монет в академической библиотеке и кунсткамере; лишь некоторые из них были сообщены ему Делилем. Часть времени отымалась у него различными официальными работами, как, например, написанное им на немецком языке введение в древнюю историю для Императора Петра II. Наконец, с 1727 года, после отъезда академика Коля, он заведовал академической гимназией. Байер, очевидно, тяготился всем этим и, наконец, решился просить в 1737 г. об увольнении; есть известие, что еще в 1731 г. его приглашали на кафедру красноречия в Галле. Отставка была им получена, но покинуть Россию ему не удалось. Он отправил уже в Кенигсберг свою богатую библиотеку, но заболел горячкой и умер.

Сочинения Байера печатались, главным образом, в Commentariae Academiae scientiarum Petropolitanae, или издавались отдельно академиею. Значительная часть их относится к восточным древностям. Все они обнаруживают огромную начитанность Байера; по его собственным словам, он ссылался только на тех авторов, которые им были изучены в совершенстве. Байер обладал большим критическим чутьем, но в его трудах заметно отсутствие методичности. Значение его трудов для русской истории ослаблялось тем обстоятельством, что он не мог пользоваться русскими источниками по незнанию им русского языка; русская история и не входила прямо в круг его научных интересов, направленных целиком на самую глубокую древность. В определении названий днепровских порогов ему пришлось пользоваться словопроизводством Тредьяковского. Однако и при таких условиях ему удалось установить некоторые доводы в пользу норманизма, которые остаются в силе и до настоящего времени. Татищев включил в свою историю работы Байера об известиях Константина Порфирогенета о варягах и о киммерийцах, а также его северную географию. Последняя внесена также в Allgemeine Nordische Geschichte Шлецера. Из сочинений Байера отметим следующие: 1) Museum Sinicum, in quo sinicae linguae et litteraturae ratio explicatur. Petroр. 1730; 2) Auszug der ältern Staatsgeschichte zum Gebrauch Petri II. 1728; в Commentarii Academiae; 3) De origine et priscis sedibus Seytharum; 4) De Scythiae situ; 5) De Cimmeriis; 6) De Varagis; 7) De russorum prima expeditione constantinopolitana; 8) Geographia Russiae ex Constantino Parphyrogeneto; 9) Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus; 10) Elementa litteraturae brahmanicae, tangutanae, mungalieae; 11) De litteratura mangiurica; 12) Elementa calmucica; 13) De Confucii libro Ch"im Gieu; 14) De Venere Cnidia in Crypta conchyliata horti imperatorii ad aulam aestivam. №№ 3, 4, 6, 7 и 8 переведены на русский язык Кириаком Кондратовичем, первые два в 1728 г., остальные в 1747 г. Наконец, в 1783 г. было издано в русском переводе сочинение Байера под заглавием "История о жизни и делах молдавского господаря Константина Кантемира... с приложением родословия князей Кантемиров".

Главный источник для биографии Байера заключается в трех автобиографических рукописях его, хранящихся в архиве академической конференции в мюллеровском портфеле "Биографии академиков № 11". - Кроме того, см. Пекарский, "История Академии Наук", т. I, стр. 180-196 (здесь же полный перечень трудов Байера). - Милюков, "Главные течения русской исторической мысли", т. I, стр. 55-57. - "Allgemeine Enciclopädie der Wissenschaften und Künste von Ersch und Graber", VIII, стр. 234-236. - Словари: Геннади, Устрялова, Снегирева, митр. Евгения, Плюшара, Старчевского, Березина, Брокгауза-Ефрона, Венгерова. - Тридцать четвертое присуждение Демидовских наград, СПб., 1866 г., стр. 139-140. - Arnoldt"s, "Historia der Königsbergischen Universität", II, 440 sqq.

{Половцов}

Байер, Готлиб Зигфрид

Академик и исследователь русских древностей;род. 1694 г. в Кенигсберге, умер в 1738 г. в СПб. На шестнадцатом году жизни он поступил в Кенигсбергский университет, где стал изучать восточные языки, в особености китайский, затем отправился в путешествие по Германии и, возратившись оттуда, начал в 1717 г. читать в Кенигсбергском университете лекции по греческой литературе. В 1725 г. Б. переселился в Петербург, где в Академии наук занял кафедру по восточным древностям и языкам; кроме работ по этим предметам, он занимался тоже устройством Академической гимназии. В первых одиннадцати томах "Записок Академии" помещены некоторые переводы сочиненийБ.: "Historia Osrhoеna et Edessena nummis illustrata" (С.-Петербург, 1873); "Нistoria regni Graecorum Bactriani" (1738 г.); "De origine et priscis sedibus Scytharum" (русский перевод в "Записках Академии", т. 1, 1728); "De Scythiae situ, qualis fuit sub aetate Herodoti" (русский перевод в том же томе); "De Cimmerus" (русский перев. во II томе); "De Varagis" (русский перевод Кондратовича п. з. "Сочинение о Варягах" в IV томе, 1768 г.); "De Russorum prima expeditione Constantinopolitana" (VI том); "De Venedis et Eridano fluvio" (VII том); "Origines russicae" (VIII том); "Geographia Russiae ... ex Constantino porpnyrogenneta" (IX том, русский перевод 1767 г.). Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus" (том X; русский перевод 1767 г.); "De Hyperboreis" (том XI). Только в русском переводе явилось сочинение: "Краткое описание случаев, касающихся Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу" (СПб., 1734 г.). Вместе с латинским оригиналом издан перевод: "История о жизни и делах кн. Константина Кантемира" (Москва, 1783 г.). Для царя Петра II Б. написал: "Auszug der älteren Staatsgeschichte" (СПб., 1728 г.). В русской историографии Б. является основателем скандинавской школы (см это сл.). За все время своего пребывания в Петербурге Б. принимал живое участие в судьбах Академии и ратовал за свободное ее развитие. Так, он, например, составил жалобу, которую академики подали Петру II в 1729 г. на секретаря президента Академии Шумахера и в которой они, между прочим, ходатайствовали об утверждении академического регламента; им был в 1732 году выработан академический устав, и ему же был поручен, по отъезде академика Коля (1727 г.), надзор над Академической гимназией. - Б. был в хороших отношениях со многими выдающимися лицами - с вице-канцлером Остерманом, с Феофаном Прокоповичем, который покровительствовал ему и которому посвящено одно из важнейших сочинений Б. - "Museum sinicum". - Существует между прочим указание на то, что посвящение это весьма напоминает анонимную "Vita Theophanis Prokopoviz", которую Шерер напечатал в своих "Nordische Nebenstunden" (1776 г.). Будучи недоволен академическими порядками и находясь постоянно в ссоре с Шумахером, который не допускал его даже до пользования нумизматическими коллекциями Академии, Б. постоянно хлопотал о возвращении на родину. - Получив наконец в 1736 г. увольнение, он отправил в Кенигсберг свою драгоценную библиотеку, намереваясь следующей зимой уехать из Петербурга, но в феврале 1738 г. он скончался от горячки. - Богатый материал для биографии Б. из архива Академии наук разработан Пекарским в его "Истории имп. Академии наук" (I т., стр. 180-196, а также и в других местах этого сочинения), где приведен также и полный список его сочинений и переводов их.

{Брокгауз}

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Байер, Готлиб Зигфрид" в других словарях:

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Байер. Готлиб Зигфрид Байер (нем. Gottlieb Siegfried Bayer; 1694(1694), Кёнигсберг 1738, Санкт Петербург) немецкий филолог, историк, один из первых академиков… … Википедия

- (Bayer) (1694 1738), немецкий историк, филолог, академик Петербургской АН (1725). Труды по ориенталистике и истории Древней Руси. Основоположник норманнской теории происхождения государства в Древней Руси. * * * БАЙЕР Готлиб Зигфрид БАЙЕР (Bayer) … Энциклопедический словарь

Рассмотрение вопроса в его историческом развитии часто бывает лучшей критикой. Иные научные теории имеют вид преуспевающего дельца с тёмным прошлым, в которое нелишне заглянуть, прежде чем вести с таким человеком какие-либо дела. Кем сказано первое слово норманнской теории, хорошо известно. Конечно, не тем киево-печерским монахом, которого мы привыкли называть Нестором (для его уха было привычнее – Нестер) и который с легкой руки В.О.Ключевского часто именуется первым норманнистом [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989. Т. VII, с. 146].

Летописный рассказ о призвании князей ни одной своей строкой, ни одним словом не дает повода для отождествления рюриковой «руси» со скандинавами. Напротив, в этом знаменитом отрывке «русь» ясно и недвусмысленно отделена от всех скандинавских народов в особый этнос: « идоша за море к варягомъ - к руси: сице бо звахуть ты варягы «русь», яко се друзии зовутся «свее», друзии же «урмани», «англяне», инии «готе»; тако и си » (Ипатьевская летопись). То есть: « И пошли за море к варягам, к руси. Ибо те варяги назывались русью, как другие [народы] называются шведы, а иные норманны и англы, а ещё иные готландцы, - так и эти [звались русью] ...».

Что касается «варягов», то с ними произошло то же самое, что и с этническими терминами античной литературы, такими как «скифы», «германцы» и др. С течением времени первоначальное этническое содержание термина «варяг» поменялось на другое, соответствующее реалиям позднего Средневековья, однако его географическая привязка к определенному региону осталась в неприкосновенности.

Уже люди Удельной и Московской Руси не без труда понимали летописный рассказ о начале Русской земли. Но если для них и не было совершенно ясным, кто такие варяги, то на каком берегу Балтийского моря следует искать пресловутую варяжскую русь, они знали превосходно. « Поморие Варязское », по их представлениям, находилось отнюдь не на шведском побережье, а « у Старого града за Кгданском », как сообщает приписка начала XIV в. в Ермолаевской летописи, - то есть к западу от современного Гданьска (Данцига), в бывшем славянском Поморье, за два столетия перед тем колонизованном немцами.

Никаких сомнений на этот счет не возникало и в Московский период. Иван IV Грозный в одном своем послании к шведскому королю Юхану III писал: «... в прежних хрониках и летописях писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги – немцы.. .» (то есть жители южного берега Балтики). В официальной царской родословной Рюрик числился владетелем древней Пруссии.

Побывавший в Москве в 1517-1526 гг. австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, уроженец славянской Каринтии, поразмыслив над тем, что услышал о происхождении династии Рюриковичей от русских людей, изложил свое, особое мнение, которое, впрочем, принципиально не отличалось от официального. Он указал на то, что « славнейший некогда город и область вандалов, Вагрия, была погранична с Любеком и Голштинским герцогством, и то море, которое называется Балтийским, получило, по мнению некоторых, название от этой Вагрии… и доселе еще удерживает у русских это название, именуясь Варецкое море, то есть Варяжское море ». Затем, напомнив, что « сверх того, вандалы в то же время были могущественны, употребляли, наконец, русский язык и имели русские обычаи и религию », Герберштейн заключил: « На основании всего этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком ».

Непонимание пришло позднее вместе со всеобъемлющим кризисом русского духа – как побочный эффект приёма в больших дозах европейской учености.

Проблемы русской истории и русской историографии, разумеется, не могли пройти мимо внимания человека, который, по выражению А.С.Пушкина, сам был всемирной историей. Петр I непременно желал иметь полноценную «Историю России», соответствовавшую современному уровню научного знания. За ее составление поочередно было засажены несколько русских книжников. Однако дело как-то не заладилось – задача оказалась не по плечу отечественным Геродотам и Фукидидам, чьи умственные способности их недальний потомок описал одной выразительной строкой: «Уме недозрелый, плод недолгой науки» (А.Д.Кантемир. Сатира I; На хулящих учение; К уму своему). В конце концов, царю пришлось обратиться за русской историей туда же, куда он привык обращаться за всем прочим, - в Европу. За год до смерти, 28 февраля 1724 г., Петр I подписал указ, гласивший: «Учинить академию, в которой учились бы языкам, так же прочим наукам и знатным художествам и переводили бы книги». Во главе нового учреждения был поставлен царский врач Блюментрост.

Академиков (как, впрочем, и студентов) выписали из Германии. В числе заграничных ученых мужей, уехавших на край света, чтобы содействовать делу просвещения московитских варваров, был тридцатилетний преподаватель классических древностей в Кенигсбергском университете Готлиб Зигфрид Байер.

Блюментрост предлагал ему кафедру истории, но Байер выбрал то, что было ему ближе – классическую филологию и восточные языки. Изучению последних он предавался у себя на родине с излишне пылкой страстью, отчего едва не повредился в рассудке, приобретя вместе с необыкновенной эрудицией нервные припадки, сомнительный дар ясновидения и беспричинную тоску. Поездка в Петербург была предпринята им отчасти в лечебных целях, дабы посредством смены впечатлений вернуть здоровое и бодрое состояние духа. Поначалу Байер приналег на китайский язык, но мало-помалу увлекся русскими древностями. Правда, этот любитель Востока почему-то ни за что не хотел изучать русский язык. Впрочем, и немецким он пользовался неохотно, предпочитая ему бессмертную латынь – международный язык науки того времени. Байер признавался, что даже думал не на родном, а на латинском языке. Ученые записки Академии наук («Комментарии») издавались на латыни; Байер взялся вести в них исторический отдел.

Филолог, ориенталист и историк.

С 3-го декабря 1725 г. занимал кафедру древностей и восточных языков в петербургской академии наук и заведовал одно время академической гимназией.

Отец его, бедный живописец, поселился в Кенигсберге, после того как бежал из Венгрии, спасаясь от преследования за религиозные взгляды.

Первоначальное воспитание Готлиб-Зигфрид Байр получил в одной из кенигсбергских школ, где, между прочим, понуждаемый бедностью, писал за своих более богатых товарищей латинские упражнения и для этого изменял выражения, употребляемые им в своих собственных работах.

Это было для него, как он сам говорит, полезным упражнением "ad copiam verborum acquirendam". Дальнейшее его учение в кенигсбергской фридриховой коллегии (collegium Frideri cianum) под руководством способного и широко образованного для того времени преподавателя возбудило в нем интерес к чтению латинских классиков, так что скоро Байер стал выделяться своим искусством писать по-латыни под немецкую диктовку. "Чрез это, говорит он, я отвык мало-помалу мыслить по-немецки и начал думать по-латыни, когда писал". Эти познания в латинском языке пригодились Байеру, когда он поступил в кенигсбергский университет (1710 г.). С этого времени в нем развивается любовь к истории, литературе; он посещает усердно различные библиотеки, и мало-помалу из него вырабатывается типичный немецкий ученый-специалист начала ХVIIІ в., отличающийся огромною начитанностью, не придающий большого значения методу, интересующийся вопросом тем больше, чем к более древним временам этот вопрос относится.

Любовь к научным занятиям не уменьшается в Байере и тогда, когда ему пришлось тяжелым трудом самому зарабатывать себе кусок хлеба: он получил место учителя в низшем классе фридриховой коллегии, где ему приходилось заниматься по семи часов в день более, чем с 150-ю учениками.

В это время он начинает изучение еврейской библии, и таким образом вступает в новую сферу науки - в восточные древности.

Знание еврейского языка помогло ему в изучении других семитических языков, а изучение этих языков привело его к знакомству с историей Востока; чтение Сансонова описания Азии впервые обратило его внимание на Китай, языку которого он также посвящал немало времени.

Усиленные научные занятия расстроили здоровье Байера, и в 1714 г. он предпринял небольшое путешествие в Данциг; однако и здесь ученая ревность взяла свое. В Данциге он изучил Corpus Byzantinum, знание которого ему было впоследствии так полезно при его занятиях древнейшей русской историей, и с которым он был знаком лучше всех других русских историков XVIII века, исключая разве Стриттера.

По возвращении в Кенигсберг, Байер получил от кенигсбергского магистрата стипендию для ученого путешествия по Германии; это путешествие продолжалось до 1717 г., и во время его Байер посетил Берлин, Галле, Лейпциг, Виттенберг и Иену. Эго путешествие, опять-таки, помогло Байеру расширить свои познания по восточным древностям.

В Берлине он сошелся с ученым ориенталистом Лакрозом, начавшим также заниматься китайским языком и устроившим ему доступ в берлинскую библиотеку, в которой Байер познакомился с неизвестными еще ему рукописями о Китае. В Галле он изучал арабский язык под руководством Соломона Ассади, родом из Дамаска; эфиопский - у Михаэлиса, греческую церковную историю - у Гейнекезия.

В Лейпциге Байер получил степень магистра, и приготовил каталог восточных рукописей местной городской библиотеки, что помогло ему в занятиях сирийским языком.

Кенигсбергский магистрат обещал ему устроить путешествие в Голландию и Англию, но расстроенное здоровье не позволило ему воспользоваться этим предложением.

Вернувшись в Кенигсберг, он открыл курс о Гомере, Платоне и Феокрите.

Одновременно с этим он занимал административные должности в кенигсбергской кафедральной школе и был сделан библиотекарем альдштатской школы. В это время он начал изучение средневековых и, главным образом, северных писателей.

Чтение этих писателей, наряду с изученным ранее Corpus Byzantinum, должно было навести его на мысль, что в русских древностях он может найти много для него интересного.

И обстоятельства слагались так, что должны были обратить его внимание на Россию.

Во время своего путешествия он познакомился с некоим Родде, который много рассказывал ему о России и сообщил ему тунгусскую и монгольскую азбуки.

Как кажется, в Россию влекли Байера не одни научные, но и религиозные интересы.

Еще ранее, защищая в Кенигсберге в 1715 г. диссертацию о словах Христа на кресте: "Eli, Eli Lama Asabthani" против Олигура Паули, толковавшего их несогласно с христианским учением, Байер познакомился с Христианом Гольдбахом, бывшим впоследствии также академиком в Петербурге.

Гольдбах первый подал ему мысль ехать в Петербург.

В 1725 г. академиком Блументростом, хлопотавшим тогда о приглашении в Россию ученых, Байеру была предложена на выбор кафедра или древностей, или восточных языков, или истории, или же звание историографа ее императорского величества.

Согласно своим вкусам Байер избрал две первые кафедры, за что и должен был получать по контракту от 3-го декабря 1725 г. 600 рублей в год с казенною квартирою, отоплением и освещением. 6-го февраля 1726 года Байер прибыл в Петербург.

Научная деятельность Байера в его бытность русским академиком является по существу продолжением его более ранних трудов.

Его исследования по русской истории за это время касаются тех тем, которые стоят в связи с его изысканиями в области восточных древностей, и русская история интересует его лишь постольку, поскольку она необходима для уяснения этих последних.

От истории киммерийцев он переходить к изысканиям в области скифской истории в эпоху Геродота, Александра Великого и Митридата.

В более тесной связи с русской историей стоит другой ряд его исследований: о варягах, руссах и русской географии в IX в. Но это, главным образом, результат его занятий над византийскими и скандинавскими источниками; русские летописи он знал только в латинском переводе.

В то же время Байер не покидал и своих любимых изысканий в области восточных языков и, главным образом, китайского.

В этих занятиях он нашел поддержку в лице вице-канцлера гр. Остермана, библиотека которого заключала в себе многие китайские лексиконы.

В это же время Байер вступает в переписку со многими иезуитскими миссионерами.

Почти с детскою радостью извещает он Геснера, что имел случай лично видеть и разговаривать с некоторыми лицами из китайского посольства.

В Петербурге же изучил Байер, под руководством жившего здесь индейца Зонбара, санскрит.

К этому времени относится издание его, Museum Sinicum, которое он посвятил Феофану Прокоповичу.

Известно близкое отношение этого просвещенного иерарха к Академии Наук. Байер с большим уважением относился к Прокоповичу, при чем, как кажется, не только уважал его за его образованность, но и интересовался его богословскими взглядами.

Любопытно, что все свои восточные исследования Байер производил, имея официальную обязанность, возложенную на него академией, делать открытия в области греческих и римских древностей.

Обстоятельства и внешняя обстановка не благоприятствовали научной деятельности Байера в Петербурге.

Ему приходилось выносить много неприятностей от библиотекаря академии Шумахера, который не допускал его даже к описанию монет в академической библиотеке и кунсткамере; лишь некоторые из них были сообщены ему Делилем.

Часть времени отымалась у него различными официальными работами, как, например, написанное им на немецком языке введение в древнюю историю для Императора Петра II. Наконец, с 1727 года, после отъезда академика Коля, он заведовал академической гимназией.

Байер, очевидно, тяготился всем этим и, наконец, решился просить в 1737 г. об увольнении; есть известие, что еще в 1731 г. его приглашали на кафедру красноречия в Галле. Отставка была им получена, но покинуть Россию ему не удалось.

Он отправил уже в Кенигсберг свою богатую библиотеку, но заболел горячкой и умер. Сочинения Байера печатались, главным образом, в Commentariae Academiae scientiarum Petropolitanae, или издавались отдельно академиею.

Значительная часть их относится к восточным древностям.

Все они обнаруживают огромную начитанность Байера; по его собственным словам, он ссылался только на тех авторов, которые им были изучены в совершенстве.

Байер обладал большим критическим чутьем, но в его трудах заметно отсутствие методичности.

Значение его трудов для русской истории ослаблялось тем обстоятельством, что он не мог пользоваться русскими источниками по незнанию им русского языка; русская история и не входила прямо в круг его научных интересов, направленных целиком на самую глубокую древность.

В определении названий днепровских порогов ему пришлось пользоваться словопроизводством Тредьяковского.

Однако и при таких условиях ему удалось установить некоторые доводы в пользу норманизма, которые остаются в силе и до настоящего времени.

Татищев включил в свою историю работы Байера об известиях Константина Порфирогенета о варягах и о киммерийцах, а также его северную географию.

Последняя внесена также в Allgemeine Nordische Geschichte Шлецера.

Из сочинений Байера отметим следующие: 1) Museum Sinicum, in quo sinicae linguae et litteraturae ratio explicatur. Petroр. 1730; 2) Auszug der altern Staatsgeschichte zum Gebrauch Petri II. 1728; в Commentarii Academiae; 3) De origine et priscis sedibus Seytharum; 4) De Scythiae situ; 5) De Cimmeriis; 6) De Varagis; 7) De russorum prima expeditione constantinopolitana; 8) Geographia Russiae ex Constantino Parphyrogeneto; 9) Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus; 10) Elementa litteraturae brahmanicae, tangutanae, mungalieae; 11) De litteratura mangiurica; 12) Elementa calmucica; 13) De Confucii libro Ch""im Gieu; 14) De Venere Cnidia in Crypta conchyliata horti imperatorii ad aulam aestivam. №№ 3, 4, 6, 7 и 8 переведены на русский язык Кириаком Кондратовичем, первые два в 1728 г., остальные в 1747 г. Наконец, в 1783 г. было издано в русском переводе сочинение Байера под заглавием "История о жизни и делах молдавского господаря Константина Кантемира... с приложением родословия князей Кантемиров". Главный источник для биографии Байера заключается в трех автобиографических рукописях его, хранящихся в архиве академической конференции в мюллеровском портфеле "Биографии академиков № 11". - Кроме того, см. Пекарский, "История Академии Наук", т. I, стр. 180-196 (здесь же полный перечень трудов Байера). - Милюков, "Главные течения русской исторической мысли", т. I, стр. 55-57. - "Allgemeine Enciclopadie der Wissenschaften und Kunste von Ersch und Graber", VIII, стр. 234-236. - Словари: Геннади, Устрялова, Снегирева, митр. Евгения, Плюшара, Старчевского, Березина, Брокгауза-Ефрона, Венгерова. - Тридцать четвертое присуждение Демидовских наград, СПб., 1866 г., стр. 139-140. - Arnoldt""s, "Historia der Konigsbergischen Universitat", II, 440 sqq. {Половцов} Байер, Готлиб Зигфрид - академик и исследователь русских древностей; род. 1694 г. в Кенигсберге, умер в 1738 г. в СПб. На шестнадцатом году жизни он поступил в Кенигсбергский университет, где стал изучать восточные языки, в особености китайский, затем отправился в путешествие по Германии и, возратившись оттуда, начал в 1717 г. читать в Кенигсбергском университете лекции по греческой литературе.

В 1725 г. Б. переселился в Петербург, где в Академии наук занял кафедру по восточным древностям и языкам; кроме работ по этим предметам, он занимался тоже устройством Академической гимназии.

В первых одиннадцати томах "Записок Академии" помещены некоторые переводы сочинений Б.: "Historia Osrhoеna et Edessena nummis illustrata" (С.-Петербург, 1873); "Нistoria regni Graecorum Bactriani" (1738 г.); "De origine et priscis sedibus Scytharum" (русский перевод в "Записках Академии", т. 1, 1728); "De Scythiae situ, qualis fuit sub aetate Herodoti" (русский перевод в том же томе); "De Cimmerus" (русский перев. во II томе); "De Varagis" (русский перевод Кондратовича п. з. "Сочинение о Варягах" в IV томе, 1768 г.); "De Russorum prima expeditione Constantinopolitana" (VI том); "De Venedis et Eridano fluvio" (VII том); "Origines russicae" (VIII том); "Geographia Russiae ... ex Constantino porpnyrogenneta" (IX том, русский перевод 1767 г.). Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus" (том X; русский перевод 1767 г.); "De Hyperboreis" (том XI). Только в русском переводе явилось сочинение: "Краткое описание случаев, касающихся Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу" (СПб., 1734 г.). Вместе с латинским оригиналом издан перевод: "История о жизни и делах кн. Константина Кантемира" (Москва, 1783 г.). Для царя Петра II Б. написал: "Auszug der alteren Staatsgeschichte" (СПб., 1728 г.). В русской историографии Б. является основателем скандинавской школы (см это сл.). За все время своего пребывания в Петербурге Б. принимал живое участие в судьбах Академии и ратовал за свободное ее развитие.

Так, он, например, составил жалобу, которую академики подали Петру II в 1729 г. на секретаря президента Академии Шумахера и в которой они, между прочим, ходатайствовали об утверждении академического регламента; им был в 1732 году выработан академический устав, и ему же был поручен, по отъезде академика Коля (1727 г.), надзор над Академической гимназией. - Б. был в хороших отношениях со многими выдающимися лицами - с вице-канцлером Остерманом, с Феофаном Прокоповичем, который покровительствовал ему и которому посвящено одно из важнейших сочинений Б. - "Museum sinicum". - Существует между прочим указание на то, что посвящение это весьма напоминает анонимную "Vita Theophanis Prokopoviz", которую Шерер напечатал в своих "Nordische Nebenstunden" (1776 г.). Будучи недоволен академическими порядками и находясь постоянно в ссоре с Шумахером, который не допускал его даже до пользования нумизматическими коллекциями Академии, Б. постоянно хлопотал о возвращении на родину. - Получив наконец в 1736 г. увольнение, он отправил в Кенигсберг свою драгоценную библиотеку, намереваясь следующей зимой уехать из Петербурга, но в феврале 1738 г. он скончался от горячки. - Богатый материал для биографии Б. из архива Академии наук разработан Пекарским в его "Истории имп. Академии наук" (I т., стр. 180-196, а также и в других местах этого сочинения), где приведен также и полный список его сочинений и переводов их. {Брокгауз}